Свой 91-й театральный сезон Брянский театр драмы имени А.К. Толстого, отмечающий в этом году свое 90-летие, открыл в минувшую пятницу премьерой — спектаклем по Шекспиру «Ромео и Джульетта».
Торжественность события — открытие сезона подчеркивалась «классическими» атрибутами — к зданию театра подкатывали лимузины, актеры шествовали по красной дорожке до главного входа, спектакль предваряло выступление директора театра с выражением благодарности зрителям за верность искусству Мельпомены.
Такая обстановка послужила своеобразным камертоном, настраивающим на просмотр классической пьесы, в которой извечные истины доносятся особыми театральными средствами. А судя по преобладанию молодых лиц среди публики не только в день премьеры, но и на следующий день, театр можно поздравить с тем, что ему удалось привлечь на спектакль тот зрительский контингент, на который он прежде всего и рассчитывал, представляя премьеру. При этом у театра был союзник, о котором упомянул в своей речи по случаю открытия сезона директор БТД, заслуженный работник культуры РФ Юрий Пояркин. Спектакль создавался при участии областного департамента образования и науки в рамках проекта «Классика — в классы!».
Почему БТД обратился к пьесе Шекспира? По той самой причине, о которой сказано выше. Молодежи важно знать, что есть мир вечных ценностей, над которыми не властно время, а это любовь, дружба, преданность, доброта, благородство. И не случайно пьеса, сочиненная еще в 1592 году, успешно выдержала испытание временем и до сих пор идет на подмостках театров мира.
В Брянском театре драмы ранее она не шла. Но к Шекспиру обращались. Ставили «Отелло». И вот теперь «Ромео и Джульетта». Насколько удалась постановочному коллективу эта задача — «выстроить» Верону на Десне?
Фехтующая Джульетта и Капуллети в галстуке
В одном из эпизодов по воле режиссера-постановщика Джульетта ловко управляется со шпагой, оттачивая мастерство фехтовальщика. И это воспринимается, прежде всего, как свидетельство силы и непреклонности характера героини, способной решиться впоследствии на смелый, хотя и роковой шаг во имя любви. Но попытка соединить век нынешний и век минувший путем смены средневековой одежды на актерах на современные костюмы, галстуки и шляпы может показаться спорной. Понятен замысел режиссера-постановщика: пьеса обращена, прежде всего, к молодежи, и идея ее нетленна, переживает века, поскольку любовь, в какие бы времена она ни случалась (хотя бы и в наше), насыщена схожей энергетикой и прекрасными чувствами. И она всегда в противовес бессердечию, равнодушию, злобе, проявления которых также обильны во все эпохи. И все же представляется несколько прямолинейной, да и не очень оригинальной затея облачить героев прежних времен в одежды по сегодняшней моде, «осовременивая» их и идею, заключенную в спектакле, в чем она, в общем‑то не нуждается. Тем более, к шекспировскому тексту театр отнесся очень бережно, нигде не исказив его.
Джульетта может появиться на сцене в джинсовых шортах и в длинном платье, более приличествующем эпохе средневековой Вероны. Капулетти появляется то в халате, подбитом изнутри красным шелком, то в костюме офисного работника. Ромео и его друзья Меркуцио и Бенволио консерваторы в одежде. У них она из разряда той, что на все времена: рубашка поверх брюк, подпоясанная шнурком или без оного. А вот герцог — правитель Вероны (заслуженный артист РФ М. Кривоносов) неизменно в строгом европейском костюме, как, кстати, и граф Парис (артист Н. Калганов), стремящийся воссоединиться с Джульеттой. У него подчеркнуто праздничный светлый костюм, который даже при таком пост-модернистском «костюмированном» варианте мог бы показаться неуместным, если бы не отвечал, вероятно, замыслу постановщика: создать контраст между чистотой чувств (испытываемых, к Джульетте, наверняка, и Парисом) и атмосферой событий, заряженной энергией жестокой вражды двух кланов, двух семей, двух родов — Монтекки и Капулетти.
Печать постмодернизма заметна и в сцене празднества в доме Капулетти, где гостьи в красивых длинных вечерних платьях танцуют под ритмичную музыку.
А сцена свидания двух влюбленных сопровождается сонатой в рок-импровизации.
Зритель должен понимать: сценическое время как бы спрессовано, прошлое легко перетекает в настоящее, где царят те же страсти, испытываются те же страдания и радости. Впрочем, некоторые персонажи и в одежде, и в жестах неотделимы от своей эпохи. Схимник — брат Лоренцо (заслуженный артист РФ А. Кулькин) неизменно в монастырской рясе, няня-кормилица Джульетты (заслуженная артистка РФ С. Сыряная) в подобающей ей одежде прислуги. Оба исполнителя играют так, что отделить их от социальной роли и положения в спектакле невозможно.
Постоянство в одежде отличает еще двух персонажей, похожих друг на друга своей «неузнаваемостью». На обоих длинные черные плащи и треугольные шляпы, лица скрыты зловещими масками, имеющими венецианское происхождение. Маска Баута возникла в XVII столетии в Венеции с ее знаменитыми карнавалами и имела жутковатый вид. Тем не менее, была очень популярна. В спектакле брянского театра молчаливое участие этих масок в ряде сцен указывает на непреодолимость роковой развязки и воспринимается как предчувствие трагедии.
«Ружье» должно выстрелить
Помимо художника по костюмам, следует отметить участие в создании соответствующей атмосферы спектакля и специалистов по сценографии, бутафоров. Отвечая замыслу режиссера-постановщика, заслуженного деятеля искусств РФ Олега Пермякова из Барнаула, поставившего в Брянске «Поминальную молитву», принятую зрителями очень благожелательно, и «Капитанскую дочку», художники сцены постарались учесть в своей работе и завет классика: если в первом акте на стене висит ружье, оно должно выстрелить… Так овальной формы конструкция над сценой поначалу вызывала вопросы. Что это, символ, украшение или некое «окно» в иное пространство? Неужели у него нет никакого предназначения? Оказалось, есть. Очень удачно этот «овал» использовался то в качестве балкона, с которого Джульетта произносила любовные признания, то как ложе в ее спальне, на котором «упокоилась» девушка, приняв чудесное снадобье брата Лоренцо. Это и изобретательно, и экономит сценическое пространство, не перегружая его бутафорией. Кстати, что касается предметной насыщенности сцен, степень ее просто аскетическая. На сцене никаких сногсшибательных интерьеров, предметов тогдашней роскоши, да и вообще ничего из декораций, кроме сооружения в форме амфитеатра, «отсылающего» к временам древней Греции, служившего зрительным залом открытого театра, где шли мистерии, трагедии и комедии. В спектакле же со ступеней «амфитеатра» звучат монологи, по ним стучат каблуками, выражая взаимную ненависть, враждующие семейства. Словно в подтверждение шекспировских слов «Весь мир — театр, а люди в нем актеры, и зритель в нем один, и это — Бог». Как символ противостояния двух родов — расставленные по обеим сторонам сцены урны со шпагами, которые, как чеховское «ружье», тоже не бездействуют. Удивительно, но при таком минимуме бутафории и антуража одна и та же сцена служит без ущерба для восприятия пьесы разными местами действия — улица Вероны, дворец Капулетти, келья схимника, семейный склеп, где разыгрывается финал.
Примиряющая любовь
«Лишь в чувстве меры истинное благо», — произносит в одной из сцен брат Лоренцо. Во всем ли в спектакле соблюдено это замечательное чувство меры, судить зрителям. Но что касается игры актеров — народного артиста РФ Иосифа Камышева в роли отца Джульетты, заслуженной артистки РФ Светланы Рязанцевой в роли ее матери, Дмитрия Ненахова — Ромео и Алены Бочкаревой — Джульетты — этих основаниях персонажей, чувство меры каждому не изменяет. Веришь признанию «такой» Джульетты: «Ромео всех дороже». И ей же, когда со смешанным чувством страха и решимости перед тем, что ей предстоит, она произносит: «Одна должна сыграть я эту сцену». Убедителен в серьезности намерений Капулетти-старший, бросающий дочери, не желающей идти под венец с графом Парисом, — «Скитайся, голодай!». Отчаяние звучит в голосе Ромео, вынужденного разлучиться с любимой, хотя, казалось бы, надо радоваться тому, что за гибель Тибальда высшую меру наказания ему заменили на высылку из Вероны: «Для меня это милость? Это месть!»
Пожалуй, наиболее трудная для молодых актеров сцена, когда высшим проявлением любви героев друг к другу становится отказ от собственной жизни, которую невозможно уже представить без присутствия в ней любимого, сыграна Аленой и Дмитрием тоже с чувством меры, снимающим возможные упреки в какой‑либо искусственности. Хотя актеры принадлежат к молодому поколению БТД, у них есть успешный опыт участия в известных постановках театра. Дмитрий Ненахов — выпускник Орловского института культуры сыграл роли Левши, Василия Теркина, Гринева. А сколько радости он доставил юным зрителям, выйдя на сцену в образе «Маугли» в одноименном мюзикле! Умный, благородный, ловкий, неунывающий Маугли, еще и поющий, пришелся по душе и детям, и взрослым.
Алена Бочкарева, неподражаемо сыгравшая старшую дочь Тевье-молочника Цейтл в «Поминальной молитве», где, кстати участвовал и Д. Ненахов в роли Мотла — портного, работает в театре драмы уже три года. Она закончила Иркутское театральное училище. А о том, как оказалась в Брянске, автору этих строк удалось узнать на спектакле «Ромео и Джульетты» совершенно неожиданно от зрительницы справа, которая оказалась (вот дело случая) мамой Алены.
Марина Бочкарева специально приехала из Москвы, чтобы посмотреть, как играет дочь, и признается: «Игрой Алены и в целом спектаклем очень довольна. Смотрю все постановки с участием дочери. Как она оказалась в труппе Брянского театра? Однажды на гастроли в Иркутск прибыли брянские актеры. Давали с успехом спектакли. А однажды сами решили посмотреть студенческую постановку в театральном училище с участием моей дочери. Как‑то выделили, оценили ее игру и пригласили в свой театр. Алена согласилась, и нисколько не разочарована. Ведь работать в настоящем театре — смысл ее профессиональной жизни. Джульетта — первая ее крупная роль. И, считаю, она с ней справилась». Любовь и смерть героев Дмитрия Ненахова и Алены Бочкаревой «убедили» не только враждующие кланы Монтекки и Капулетти, которых такой дорогой ценой удалось примирить, но и зрителей.
Брянская учительская газета